Бертрам Чандлер. Клетка

Или как доказать, что ты не верблюд

Как бы философски ни был настроен заключенный, тюрьма все равно унижает. Скверно, конечно, быть посаженным в тюрьму соплеменниками, но в этом случае хоть можно обратиться к тюремщикам, попросить их о чем-то, иногда даже поболтать с ними по-человечески. И вдвойне унизительно тюремное заключение, если тюремщики абсолютно убеждены в своем превосходстве и видят в тебе существо низшего порядка.

Ошибку команды инопланетного экспедиционного корабля, которая не угадала в спасшихся с космического лайнера "Полярная звезда" разумных существ, можно легко понять. Ведь со времени вынужденной посадки лайнера на неизвестную планету прошло уже более двухсот дней.

Эренхафтовские генераторы "Полярной звезды", работавшие из-за порчи электронного регулятора на мощности, далеко превышавшей расчетную, увлекли ее с проторенных звездных трасс в неисследованный сектор космоса. "Полярная звезда" совершила посадку сравнительно благополучно, но почти сейчас же – беда никогда не приходит одна – реакция в атомном котле стала неуправляемой, и капитан приказал старшему помощнику немедленно эвакуировать пассажиров и свободную от аварийных работ часть команды и увести их подальше от корабля.

Хокинс и его подопечные уже успели отойти на изрядное расстояние, когда полыхнуло зарево освобожденной энергии и рванул взрыв. Уцелевшие хотели было остановиться и посмотреть, что случилось, но Хокинс ругательствами и ударами погнал их вперед. Ветер, к счастью, дул в сторону корабля, и от радиоактивного пепла никто не пострадал.

Когда фейерверк окончился, Хокинс и корабельный врач Бойль вернулись к месту катастрофы. Опасаясь радиоактивности, они остановились на безопасном расстоянии от дымящегося кратера, возникшего там, где совсем еще недавно стоял лайнер. Было совершенно ясно, что и капитан, и его офицеры, и техники превратились в ничтожно малые частицы раскаленного грибовидного облака, медленно уходившего в низкую облачность.

Деградация полусотни мужчин и женщин, спасшихся с "Полярной звезды", началась сразу же после катастрофы. Если этот процесс шел относительно медленно, то только потому, что Хокинс и Бойль с помощью комитета из наиболее решительных пассажиров, вели с ним тяжкие арьергардные бои.

Битва, однако, была заведомо проиграна. Врагом номер один оказался климат. Он был жарким – температура все время держалась около 85° по Фаренгейту. И он был влажным – мелкая теплая морось падала непрерывно. Воздух казался перенасыщенным спорами плесени. Она, к счастью, не приживалась на человеческой коже, но бурно разрасталась на мертвой органической материи, например, на одежде. Несколько худшей питательной средой служили металлы и синтетические ткани, из которых были сшиты костюмы некоторых потерпевших крушение.

Возможно, что внешние опасности могли бы способствовать поддержанию у колонистов определенного морального уровня, но хищных животных на планете не было. В мокром кустарнике прыгали только какие-то мелкие твари с гладкой кожей, похожие на лягушек, да в многочисленных речках водилось что-то вроде рыб, размерами от акулы до головастика, с темпераментом, свойственным скорее последним, чем первым.

Продовольственная проблема решилась после недолгого голодания. Добровольцы наелись больших сочных грибов, росших на стволах огромных, похожих на папоротники, растений. Было установлено, что грибы съедобны. Прошло пять часов, а никто не только не умер, но даже не получил расстройства желудка. В последующие недели удалось обнаружить еще несколько видов съедобных грибов, ягод и кореньев, придававших меню желанное разнообразие.

Огонь был тем, чего, несмотря на сумасшедшую жару, робинзонам не хватало больше всего. С его помощью они могли бы улучшить еду, готовя блюда из похожих на лягушек животных влажных лесов и из речных рыб. Те, у кого нервы были покрепче, ели эту живность сырьем, но большинством членов общины такое поведение не одобрялось. Огонь разогнал бы тьму долгих ночей, своим теплом и светом он уничтожил бы иллюзию холода, вызываемую монотонной капелью с каждого листочка и каждой веточки.

Многие пассажиры до бегства с корабля обладали зажигалками, но порастеряли их, когда карманы окончательно расползлись вместе с материей, на которую они были нашиты. К тому же еще в те дни, когда зажигалки существовали, все попытки развести огонь оказались бесплодными, ибо, как говорил Хокинс, на всей этой распроклятой планете не было сухого места размером хоть с пятак. Теперь же разжечь костер было решительно невозможно: если бы среди них и нашелся эксперт по добыванию огня трением, он не обнаружил бы нужной для этой цели сухой древесины.

Свое стойбище они основали на вершине невысокого холма. Он был облесен слабее, чем окружающая равнина, а земля под ногами здесь казалась менее топкой. Робинзоны наломали веток с похожих на папоротники деревьев и построили из них примитивные хижины - скорее для уединения, чем для комфорта. Они отчаянно цеплялись за формы правления тех миров, которые покинули, и избрали свой Совет. Его председателем стал корабельный врач Бойль. Хокинс, к своему удивлению, был избран членом Совета большинством всего лишь в два голоса. Поразмыслив, он понял, что многие пассажиры все еще злились на командный состав корабля, считая его виновником их нынешних бед.

Первое заседание Совета состоялось в хижине, специально построенной для этой цели. Члены Совета сбились в тесный круг. Бойль медленно встал. Хокинс криво усмехнулся – противоречие между наготой председателя и его важными манерами, приобретенными после выборов, между исполненной достоинства осанкой и запущенным внешним видом – нестриженными, нерасчесанными седыми волосами и кудлатой белой бородой – было слишком разительным.

– Леди и джентльмены!– начал Бойль.

Хокинс оглядел голые бледные тела, всклокоченные тусклые волосы, длинные грязные ногти мужчин и нетронутые губной помадой губы женщин. Он подумал, что и сам-то, вероятно, мало похож на офицера и джентльмена.

– Леди и джентльмены,– сказал Бойль,– как вам известно, мы призваны представлять Человечество на этой планете. Я предложил бы на нашем первом заседании обсудить вопрос о том, каковы шансы нашей расы...

– Я хотела бы узнать у мистера Хокинса, каковы наши шансы быть спасенными,– выкрикнула одна из двух женщин – членов Совета, высохшая старая дева, с торчащими ребрами и позвонками.

– Ничтожные,– ответил Хокинс.– Связь с планетарными станциями в момент выхода в подпространство невозможна. Когда мы из него выскочили и пошли на посадку, то дали сигнал бедствия, но указать свои координаты не смогли. Более того, мы даже не знаем, был ли принят наш сигнал.

– Мисс Тейлор,– сказал раздраженно Бойль,– мистер Хокинс, я хочу напомнить вам, что являюсь законно избранным председателем этого Совета. Общая дискуссия состоится позже. Вероятно, вы все понимаете, что в биологическом смысле время на этой планете примерно совпадает с меловым периодом Земли. Здесь еще нет никаких видов, которые могли бы оспаривать наше превосходство. К тому времени, когда возникнет что-либо похожее на гигантских ящеров триаса, человечество уже пустит тут глубокие корни...

– К тому времени мы давно уже помрем,– выкрикнул кто-то из мужчин.

– Мы умрем,– согласился доктор,– но наши потомки будут здравствовать. Нам надлежит лишь обсудить вопрос, каким путем обеспечить им наилучший старт. Язык, который мы им оставим в наследство...

– Хватит трепать языком, док! – громко выкрикнула вторая женщина – член Совета. Это была маленькая блондинка, тоненькая, с очень решительным лицом.– Я нахожусь тут именно для того, чтобы позаботиться о наших потомках. Я представляю женщин, еще способных к деторождению, а таких, да будет вам известно, насчитывается пятнадцать. До сих пор мы, девушки, были очень, очень осторожны. Оснований для этого у нас предостаточно. Можете ли вы, как медик, гарантировать безопасность родов, учитывая, что тут нет ни лекарств, ни инструментов? Можете ли гарантировать нам, что у наших детей будут приличные шансы выжить?

Доктор сбросил важность, словно сношенную одежду.

– Буду откровенен,– сказал он.– У меня, как вы сказали, мисс Харт, нет ни лекарств, ни инструментов. Но заверяю вас, мисс Харт, что ваши шансы на удачные роды выше, чем они были на Земле, скажем в XVIII веке. Скажу почему. На этой планете, насколько мы знаем, нет вредоносных для человека микроорганизмов. Если бы такие существовали, наши тела уже давно стали бы сплошной массой гноя, а большинство из нас вообще бы уже умерло от заражения крови. Я думаю, мисс Харт, что ответил на оба ваши вопроса.

– Я еще не кончила,– отозвалась та.– Есть и другой аспект проблемы. Нас здесь пятьдесят три человека – мужчин и женщин. Есть десять супружеских пар, мы их считать не будем. Остаются тридцать три человека, из которых двадцать мужчины. Итак, двадцать на тринадцать – нам, девушкам, всегда не везет. Не все мы молоды, но все мы – женщины. Какую же форму брака мы установим? Моногамию? Полиандрию?

– Моногамию, разумеется! – отрезал высокий худой мужчина. Он единственный из присутствующих носил одежду, хотя увядшие листья папоротника, укрепленные на талии куском лианы, вряд ли были достойны такого названия и плохо выполняли свои функции.

– Ладно,– сказала девушка,– моногамия, так моногамия. Мне и самой это больше по душе. Но предупреждаю, что в этом случае неприятности неизбежны. Причем в случае убийства из ревности или на почве страсти, женщина имеет столько же шансов стать жертвой, как и мужчина. А этого я не хочу.

– Что же вы предлагаете, мисс Харт? – спросил Бойль.

– А вот что, док. Любовь должна быть исключена из дела формирования пар. Если двое мужчин хотят получить одну и ту же женщину, пусть сражаются. Победитель получает награду.

– Естественный отбор... – пробормотал врач,– что же, я – за, но надо проголосовать.

На вершине холма была маленькая западинка – род естественной арены. Потерпевшие крушение – все, кроме четверых, расположились по ее краям. Одним из этих четверых был доктор Бойль, который решил, что в его компетенцию входят и обязанности спортивного судьи. Второй была девушка Мэри Харт. Она где-то разыскала веточку, и с ее помощью расчесала свои длинные волосы, а теперь плела из желтых цветов венок, чтобы увенчать им победителя.

– Что это,– думал Хокинс, сидя с остальными членами Совета,– тяга к земным свадебным обрядам или отзвук чего-то гораздо более древнего и мрачного?

– Какая жалость, что проклятая плесень съела наши часы,– ворчал толстяк, сидевший справа от Хокинса.– Можно было бы разбить бой на раунды и организовать настоящий матч.

Хокинс кивнул. Он смотрел на четырех человек в центре арены: на возбужденную женщину-дикарку, на надутого спесью старика, на двух темнобородых молодых людей с бледными влажными торсами. Он знал обоих: Феннет служил стажером на злосчастной "Полярной звезде", а Клеменс – лет на семь старше – был профессиональным старателем на недавно открытых планетах.

– Если было бы чем биться об заклад,– возбужденно трещал толстяк,– я бы поставил на Клеменса. У вашего стажера никудышные шансы. Его учили драться по правилам, а Клеменс знает уйму всяких подлых приемчиков.

– Зато Феннет в отличной форме,– ответил Хокинс,– он ежедневно тренируется, а Клеменс только жрет да дрыхнет. Вон какое у него пузо!

– Не вижу ничего плохого в обилии здоровой плоти и мускулов,– сказал толстяк, хлопнув себя по животу.

– Выдавливать глаза и кусаться запрещается! – крикнул доктор.– И да победит достойнейший! – Он с важностью отошел от соискателей и встал рядом с мисс Харт. Оба соискателя явно чувствовали себя не в своей тарелке и жалели, что дело зашло столь далеко.

– Начинайте же! – взвизгнула наконец Мэри Харт.– Не хотите меня получить, что ли?! Эдак вы проторчите тут до седых бород и останетесь без женщины!

– Они, верно, ждут, пока подрастет твоя дочка, подхватила одна из ее подружек.

– Если только мне вообще суждено иметь дочку,– воскликнула та,– при таких темпах это весьма сомнительно.

– Начинайте! – вопила толпа.– Начинайте!

Начал Феннет. Он нерешительно ступил вперед и ткнул кулаком в лицо Клеменсу. Удар был слаб, но болезнен. Клеменс пощупал нос и уставился на окрашенную кровью ладонь. Затем взревел и прыгнул вперед, готовый рвать и душить врага. Стажер отскочил, сделав еще пару выпадов правой.

– Чего он не трахнет его по-настоящему? – скулил толстяк.

– Чтобы повредить кисть? Перчаток-то у них ведь нет,– отозвался Хокинс.

Феннет решил не отступать. Он принял стойку, слегка раздвинул ноги и вновь сделал выпад правой, целясь в живот противника. К удивлению Хокинса, последний переносил удары довольно хорошо, вероятно был более жилист, чем казался.

Стажер красиво ушел от удара и... поскользнулся на мокрой траве. Клеменс всей тяжестью навалился на него. Хокинс услышал, как воздух с шумом вырвался из легких юноши. Мощные руки старателя обхватили Феннета, но тот нанес Клеменсу удар коленом в пах. Старатель взвизгнул и вцепился в противника как клещ. Одной рукой он сжимал горло Феннета, другая тянулась к глазам юноши.

– Не выдавливать глаз! – заорал Бойль,– не выдавливать! – и, бросившись на колени, он обеими руками стал оттягивать назад кисть Клеменса.

Что-то заставило Хокинса посмотреть вверх. Вряд ли это был звук, так как зрители вели себя не лучше иных болельщиков. Да и как их винить – ведь это было их первое настоящее развлечение. Значит, то, что заставило Хокинса поднять глаза к небу, скорее было не звуком, а тем шестым чувством, которым обладает каждый настоящий звездолетчик. Он громко вскрикнул.

Над ареной завис вертолет. Какая-то особенность его конструкции подсказала Хокинсу, что эта машина принадлежит не землянам. Из гладкого блестящего брюха вертолета выпала сеть, сделанная, как ему показалось, из какого-то металла. Сеть накрыла сражающихся, доктора, Мэри Харт и мисс Тейлор.

Хокинс снова завопил. Вскочив на ноги, он кинулся на помощь товарищам. Сеть вела себя совсем как живое существо: она обхватила кисти рук Хокинса и связала его колени. Кто-то бежал ему на подмогу.

– Не подходите! – закричал Хокинс,– прочь!

Глухой гул моторов вертолета перешел на тонкий вой. Машина круто пошла вверх. Мгновение, и арена превратилась в крохотное бледно-зеленое блюдце, по которому бесцельно сновали белые муравьи. Вертолет вошел в низкие облака, и уже ничего нельзя было различить, кроме скользящей мимо белизны.

Когда вертолет пошел на посадку, Хокинс нисколько не удивился, увидев огромную серебристую башню космического корабля, стоявшую на плоском плато среди низких деревьев.

Мир, куда они попали, был бы гораздо приятнее покинутого, если бы не ошибка, явно вытекавшая из самых добрых намерений поймавших их инопланетян. Клетка, в которой поселили трех мужчин, с изумительной точностью воссоздавала климатические условия планеты, ставшей могилой для "Полярной звезды". Она была из стекла, а из распылителей на потолке падала непрерывная теплая морось. Пара древовидных папоротников служила весьма жалкой защитой от изнуряющих осадков. Дважды в день открывалась дверца в задней, сделанной из чего-то вроде бетона стене, и в клетку кидали куски грибов, точно таких же, какими узники питались ранее. В полу было сделано отверстие – пленники справедливо сочли его за санитарное устройство.

Пленники могли видеть еще несколько клеток. В одной из них сидела Мэри Харт. Она могла с помощью жестов обмениваться с ними впечатлениями, но не более. В другой содержалось какое-то страшилище, вроде кошмарного омара. За широкой аллеей виднелся новый ряд клеток, но разобрать, кто в них сидел, было невозможно.

Хокинс, Бойль и Феннет, устроившись на мокром полу, внимательно рассматривали через толстое стекло и решетку существа, которые, в свою очередь, с любопытством глазели на них снаружи.

– Ах, почему они не гуманоиды,– вздохнул доктор,– если бы они хоть немножко походили на нас, мы бы легко их убедили в своей принадлежности к разумной расе.

– Но они не похожи на нас, и в обратной ситуации нам тоже было бы трудно поверить, что эти шестиногие пивные бочонки– люди и наши братья,-сказал Хокинс.– Попробуйте-ка еще раз изобразить им теорему Пифагора,– обратился он к стажеру.

Без всякого энтузиазма юноша сорвал с папоротника вайю, разорвал ее на кусочки и на мшистом полу выложил рисунок прямоугольного треугольника с построенными на его сторонах квадратами. Аборигены – один большой, другой поменьше, третий совсем маленький – разглядывали треугольник своими плоскими мутными глазами без особого воодушевления. Большой засунул кончик щупальца в карман (эти создания носили что-то вроде одежды), вытащил ярко окрашенный пакетик и дал его маленькому. Тот мигом сорвал обертку и сунул кусочек какой-то голубой сладости в отверстие в нижней части тела, которое, по-видимому, служило ему ртом.

– Хотел бы я, чтобы тут разрешалось кормить зверей,– вздохнул Хокинс,– меня прямо-таки тошнит от проклятых грибов.

– Давайте-ка припомним, как это все произошло,– сказал доктор,– все равно нечего делать. Нас шестерых захватил вертолет и доставил на космический корабль, который мало чем отличался от наших. Вы ведь сказали, Хокинс, что он использует принцип генераторов Эренхафта или что-то в этом роде?

– Так оно и есть,– подтвердил Хокинс.

– На корабле нас держали в отдельных клетках. Обращались хорошо, кормили регулярно. Потом корабль приземлился на этой странной планете, которую мы практически не видели. Нас погрузили как скот в закрытые грузовые машины. Было ясно только одно – нас куда-то везут. Машина остановилась, парочка одушевленных бочонков принялась тыкать в нас своими шестами, к которым были прикреплены куски этих занятных сеток. Они поймали Клеменса и мисс Тейлор и утащили куда-то. Больше мы их не видели, а сами провели ночь, день и еще ночь в отдельных клетках. На следующий день нас доставили в этот... в этот зоопарк.

– Вы думаете, что тех двоих анатомировали? – спросил Феннет.– Мне Клеменс никогда не нравился, но...

– Боюсь, что да, – сказал Бойль. – Наши хозяева, по-видимому, таким путем установили половые различия. Жаль, что анатомия не позволяет выяснить степень умственного развития.

– Грязные свиньи! – взорвался Феннет.

– Потише, сынок,– посоветовал Хокинс. – Нам, людям, приходилось анатомировать существа куда более сходные с нами, чем эти штуковины.

– Проблема,– продолжал доктор,– заключается в том, чтобы убедить эти, как вы их называете, штуковины в том, что мы тоже мыслим. Но как, черт побери, они определяют способность к мышлению? И как бы м ы ее определили?

– Каждый, кому известна теорема Пифагора...– заученно начал стажер.

– Я читал где-то,– заговорил Хокинс, – что история человечества– это история животных, умеющих разводить огонь и производить орудия.

– Валяйте,– сказал доктор,– разведите костер, производите орудия и поорудуйте ими.

– Не говорите чепухи. Вы же знаете, что у нас нет ничего нужного для этого. Даже металлических пломб и фальшивых зубов и тех нет. И все же...– он помолчал, – когда я был еще сопливым щенком, то среди стажеров нашего космического корабля вдруг пошла мода на древние ремесла и искусства. Мы воображали себя потомками моряков парусного флота, учились вязать узлы, плести веревки и тросы, делать циновки, ну и все такое... Одному из нас пришла мысль плести корзины. Стажировались мы на пассажирском лайнере и легко сбывали ярко окрашенные циновки, выдавая их за сувениры с потерянной планеты Арктур-IV. Грандиозный был скандал, когда Старик и первый помощник...

– К чему вы клоните? – спросил Бойль.

– А к тому, что мы продемонстрируем нашу одаренность именно плетением корзин.

– Что же, может, из этого и будет толк,– задумчиво сказал доктор,– хотя с другой стороны, не стоит забывать, что некоторые звери и птицы делают нечто сходное. Земные бобры, например, отлично возводят плотины, а птичка-шалашник в пору ухаживания строит своей самке беседку из веточек...

Судя по всему, Главному смотрителю зоосада были прекрасно известны повадки животных, аналогичные поведению шалашника в брачный период. После трехдневного лихорадочного плетения корзин, на которые ушла подстилка и все вайи с папоротников, Мэри Харт перевели к трем мужчинам. Ее истерическая радость вскоре значительно потускнела.

– Хорошо все-таки,– думал Хокинс в полусне,– что Мэри с нами. Еще немного, и девчонка просто спятила бы в своей одиночке. Хотя теперь возникают новые проблемы. Придется хорошенько присматривать за юным Феннетом, да и за этим старым козлом Бойлем – тоже.

Раздался дикий визг Мэри.

Хокинс окончательно проснулся. Ему хорошо было видно белое тело Мэри, а в другом конце клетки тела Бойля и Феннета. Он подошел к девушке.

– Что случилось?

– Я... я не знаю... что-то маленькое с острыми ногтями... оно прошмыгнуло по мне...

– Пустяки,– сказал Хокинс,– это всего лишь Джо.

– Джо? – воскликнула она удивленно.

– Да, хотя я и не очень уверен в том, кто такой Джо – он или она.

– Разумеется, он,– отозвался доктор.

– Так кто же этот Джо? – настаивала Мэри.

– Что-то вроде нашей домовой мыши,– ответил доктор,– хотя внешне на нее не так уж похож. Живет под полом и питается крошками. Мы его приручаем.

– Вы! Вы... поощряете это страшилище! – взвизгнула Мэри.– Немедленно прекратите это! Слышите?! Поймайте и уничтожьте! Сию же минуту.

– Завтра,– сказал Хокинс.

– Сейчас же! – верещала она.

– Завтра,– твердо ответил Хокинс.

Поимка Джо оказалась делом простым. Установили две плоские плетенки, соединенные наподобие устричных створок, положили большой кусок гриба – приманку. Хитроумно прилаженная палочка падала при малейшем прикосновении к приманке. Хокинс, лежа без сна на своей мокрой постели, услышал легкий щелчок и звук падения плетенок – ловушка сработала. Послышалось возмущенное стрекотание Джо и царапанье его крохотных коготков.

Мэри Харт спала. Хокинс разбудил ее.

– Поймали,– сказал он.

– Ну так пристукните его! – сонно отозвалась девушка. Джо, конечно, не пристукнули – мужчины слишком к нему привязались. Утром его посадили в маленькую клетку, которую сплел Хокинс. Даже девушка сдалась, когда увидела малюсенький комочек разноцветного меха, негодующе метавшийся по своей темнице. Она потребовала, чтобы кормление зверюшки поручили ей, и ликующе вскрикивала всякий раз, когда нежные щупальца осторожно брали у нее из пальцев грибные крошки. Три дня они забавлялись своим любимцем. На четвертый существа, которых они считали своими сторожами, вошли в клетку с сетями, парализовали ее обитателей и унесли Хокинса вместе с Джо.

– Боюсь, что ждать бесполезно...– сказал Бойль.– Хокинса постигла судьба Клеменса и мисс Тэйлор...

– Набьют из него чучело и выставят в музее,– мрачно буркнул Феннет.

– Какой кошмар! Быть этого не может! – воскликнула Мэри.

Неожиданно дверь в задней стене клетки отворилась. Прежде чем трое людей успели занять оборонительную позицию, раздался голос:

– Все в порядке. Выходите, не бойтесь.

В клетку вошел Хокинс. Он был гладко выбрит, первые следы здорового загара уже легли на его бледное лицо. На нем красовались штаны из ярко-красного материала.

– Выходите,– повторял он.– Наши хозяева выражают искреннее сожаление и уже подготовили нам более подходящее помещение. Как только звездолет будет готов, мы отправимся за остальными.

– Одну минуту! – вскричал Бойль.– Что же, наконец, заставило их понять, что мы разумны?

Лицо Хокинса омрачилось.

– Так ведь только тот, кто мыслит,– сказал он тихо,– способен додуматься до того, чтобы посадить в клетку другое живое существо.

Проза жизни